| [Творчество] | |||
|
Н. Назин, Г. Назина |
|||
|
ОБМАН Новелла Борька проснулся от звонка будильника. Из кухни доносился разговор бабушки с отцом. “Завтракать готовят, пора вставать”, - решил он, поднимаясь. Открылась дверь и Борька почувствовал дошедший холод. То вошла мать со двора: -Ну и морозец сегодня! Такой гололёд, что идти невозможно, - сказала она. Борька обрадовался и быстро стал одеваться. До выхода в школу ещё час и он сможет покататься на коньках, которые подарил дядя Костя при окончании первого класса. А то надоело все каникулы смотреть на ботинки с коньками. Ни у кого из ребят таких нет! У Сашки Лаврова есть старенькие “души”, от брата достались. Так он их веревкой прикручивает к ботинкам : заклепки уже оторвались от подошвы. Да и сколько можно выносить и показывать ребятам?! Борька размечтался, заправляя кровать. - Встал, сынок? - мать заглянула в спальню. Умывайся, и завтракать садись. - А можно потом немного покатаюсь во дворе на коньках, мам? - Выдумал чего! В школу бы успеть по такой погоде, а он кататься. После уроков разрешаю и то, чтобы бабушка за тобой присмотрела. Понял? - Понял, - недовольно произнёс Борис, направляясь к умывальнику. Умывшись, он сел у окна и задумчиво наблюдал, как напротив дома тётя Лиза посыпала песком возле своей калитки, как, держась, друг за друга, прошли на работу Серёжки Голопятова родители. «Скорее бы мои ушли!» - пожелал Борька, направляясь на кухню. Ел плохо, хотя и хотелось отведать вареники с творогом. - Что, покататься захотелось? – спросил отец. - Ага. Но ты же не разрешишь, как и мама? – чуть не плача произнёс Борис. - Конечно, не разрешу. Мама кто для нас, а? Командир! Сказала и выполняй. Сынок, какой смысл тебе на минутку идти кататься? Придёшь со школы, надевай ботинки и езди до вечера. Согласен? - Пап, а можно я с коньками в школу пойду? Кататься не буду, ребята просили показать. Не верят, что они канадские! - Не надо это делать! Петя, не разрешай, - заявила мать. Её поддержала и бабушка. Родители ушли. Борька выложил из ранца книги и положил в него коньки и отправился в школу. По дороге он достал их и повесила шнурках через плечо. Он едва поднялся по скользкому склону к школе, где собирались ребята. С гордым видом Борька подошёл к ним. - Ой, форсун, коньки принёс! – захихикал Серёжка Голопятов. – А кататься не умеет! Вот скатись сейчас! А – а – а, струсил?! Самолюбие задело Борьку. Он сел на ранец, переобулся. Неуверенно встал на коньках и, пошатываясь, подъехал к спуску. Оттолкнулся и понёсся вниз под крик и свист наблюдавших. Страх охватил Борьку: спуск по переулку выходил на улицу. На скорости он выскочил из него, едва не сбив прохожих. Повернув резко влево, Борька не удержался и упал, почувствовав боль в руке и ноге. Он пытался подняться, но не мог Падение видела бабушка, стоявшая у ворот с соседкой. - Борька, Борька, сам себя же ты обманул, заработал больницу! – плакала она, когда его сажали в вызванную “ скорую помощь”… Мать с отцом оказались в травматологическом отделении в момент, когда Борису закончили гипсование левой ноги и везли в палату на коляске. Увидев их, Борька заплакал навзрыд: - Я не хотел… Я больше не буду… - Не реви, успокойся, Боренька! – Мать приласкала его. – Поправиться ножка. - Месяц полежи и подумай, как не слушаться и обманывать! – произнёс отец. Они ушли, собираясь вечером придти, принести еду и учебники. Борька лежал и смотрел на окно. За ним кружил снег. До Нового года оставалось пять дней.
ФОТОГРАФ На нашей улице жила семья Сорокиных: дядя Вася, тётя Шура и их единственный сын, мой одногодок, Иван. Я дружил с ним, поэтому часто бывал в их доме. Небольшая комната и такая же прихожая были заставлены баянами и гармошками. Дядя Вася славился на всю округу, как отличный мастер по ремонту и изготовлению музыкальных инструментов. Я любил наблюдать за работой дяди Васи и мне нравился стоящий запах клея, лака и канифоли. На полу лежали старые инструменты. Одни поблескивали лаком, другие ждали покраски. Иван часто помогал отцу. Однажды и я отважился попросить разрешение наносить лак на футляры и меха. Дядя Вася убедился в моих способностях. Он обычно повторял: ” Учись, всё в жизни пригодится!” Как-то мы работали с Иваном. Дядя Вася вернулся из города. В руках у него был большой фотоаппарат с треногой. - Вот, сынок, достал тебе, что хотел. За гармошку выменял, - сказал он, подавая подарок. – Учитесь, ребята, снимать. Что- то не поймёте, вместе разберёмся! С того дня мы переключились на фотоаппарат. Нам не терпелось научиться фотографировать. Вскоре дядя Вася принес кассеты, увеличитель, фотобумагу. Теперь у дома Сорокиных часами околачивались ребята с нашей улицы, упрашивая Ивана сфотографировать. И он не отказывал. Позировали в разных местах: у дома, в саду на деревьях, верхом на колхозных лошадях. А потом мы с ним забирались в подвал или закрывали одеялами окна комнаты и, сделав негатив, печатали фотографии десятками. Иван раздавал их бесплатно. И по сей день в моем альбоме есть пожелтевшие снимки той поры. Прошло время. И как – то я попросил у Ивана фотоаппарат и другие принадлежности к нему, чтобы сфотографировать бабушку Алену и тетю Нюшу. Снимки получились отличные. Бабушка показывала их всем на улице. Она с тетей Нюшей нахвалила мои способности. В это время Сорокины уехали куда – то в гости. И пошли ко мне со всей улицы с просьбой сфотографировать. Сорокины вернулись, но я продолжал фотографировать, не говоря об этом Ивану. Однако, он узнал, что у меня фотокарточка получаются лучше, что от клиентов отбою нет, и тут же забрал фотоаппарат. А люди все шли ко мне. Я не знал, что делать. О моих горестях узнал брат отца дядя Гаврюша и подарил мне фотоаппарат “ Кодак”. Размер снимков у него был небольшой. Поэтому желающих фотографироваться у меня поубавилось. А тут кончились пленки и их было не так – то просто достать даже с рук. Мать спрятала фотоаппарат в сундук. Неожиданно Сорокины переехали в ” Харьков “ и фотографировать на улице стало некому… - Внучек, а чего это ты перестал снимать? – как – то поинтересовалась у меня бабушка. – Поснимал бы меня на память, а то здоровье мое уже никудышнее. Бывало раньше нет да нет тебе яички, сало за работу несли. Я не хотел брать плату деньгами за фотокарточки. И соседи в знак благодарности приносили кто что мог из продуктов. Время было послевоенное, с продуктами приходилось туговато. - А у меня проявителя нет, - сказал я первое, что пришло на ум, чтобы не обидеть бабушку. - Явите ль? – удивилась она. – А что это такое? - Это такое, как подсолнечное масло. Ложишь туда бумагу и фотокарточка готова. Поняла, бабусь, а? – пошутил я, сам не зная зачем. – Ладно, сейчас что – то придумаю, и будем фотографироваться. Выходи на улицу, я сейчас. Я слукавил, выйдя из дома ” Кодаком “, в котором не было пленки. Наши приготовления заметила бабушкина подруга Моисеевна. Подошла и стала упрашивать меня сфотографировать. - Не могу, не могу! Проявителя нет, - пытался отказаться я. - Чего? - поинтересовалась соседка. - Это, Моисеевна, масло. Кладет он в масло, значит, бумагу и будешь ты на ней, как живая потом. Ты мою ту карточку видала? Вот такую Колька и тебе сделает. Ой, Моисеевна, хорошие, он портреты делает, все хвалят!
Сельсоветиха Рассказ-быль Лето 42-го было жарким и сухим. Домик второго Шанинского, выстроившиеся в ряд вдоль больших прудов, казалось, вбирали в себя за день весь зной. Но по ночам в комнате было душно и мы - мама, старшая сестра, брат и я - не спешили уходить с крылечка, наслаждаясь прохладой. Сестра обычно рассказывала нам смешные истории. Мама потихоньку вздыхала, тревожась за отца, который работал участковым милиционером и допоздна задерживался в Таловой. А ночные поездки были небезопасны. Тем более, что однажды днём он вернулся в простреленном пальто: по нему из кукурузы стреляли дезертиры. Район был прифронтовым. Фашисты уже были под Воронежем. Бой шёл за Лиски. Ночную тишину нарушал гул близкого фронта. Там пылало красное зарево в полнеба. Ежедневно, обычно в полдень, сестра набирала два ведра холодной воды из колодца и выходила на дорогу. Я следом несла кружку. Мы поили солдат. Они шли со стороны фронта усталые и запыленные. Их взгляд теплел, когда я подавала кружку воды и говорила: «Попейте холодненькой, дяденьки!» Зной быстро нагревал воду в прудах. Для нас блаженством поплескаться на мели у берега. Иногда мы намазывались грязью и отплясывали, изображая негров и индейцев. Этим немало потешали старика – конюха Карповича , приводившего на водопой лошадь, на которой ездил председатель сельсовета дядя Ваня Воропаев. Говорили, что ее списали в соседнем колхозе за злой и строптивый нрав. И только заступничество Воропаева, поменявшего ее на своего тихого мерина, спасло породистую красавицу от отправки на мясокомбинат. Кобылу звали Эллада. Но мы между собой звали ее Сельсоветихой . Появление Сельсоветихи на лугу у пруда было всегда чревато для нас небезопасными последствиями. Карпович , напоив и стреножив лошадь, уходил домой. Пока мы купались, Сельсоветиха мирно щипала траву. Стоило только нам вылезти из воды и начать одеваться, как она всхрапывала и принималась брыкаться. Эти выходки мы назвали подготовкой к бою. Вслед за этим Сельсоветиха задирала голову и начинала громко ржать, оскалив крепкие белые зубы. Для нас это был сигнал быстрого отступления в обход. Приходилось мчаться во весь дух, так как Сельсоветиха, даже коротко стреноженная, ухитрялась делать огромные прыжки. Однажды колхозный конюх верхом на кобыле Лысухе пригнал на водопой лошадей. Он не принял всерьез приближение Сельсоветихи. Щелкнул для острастки кнутом и, положив его на седло, принялся сворачивать цигарку. Сельсоветиха крутанулась винтом на месте, брыкнула так, что он вылетел из седла, укусила Лысуху и погнала ее по лугу… Но однажды Сельсоветиха не появилась, как обычно, у пруда. Не было ее и на другой день. От сына ветеринара мы узнали, что у нее появилась маленькая Ночка. Прошли дни, и вот Карпович вывел Сельсоветиху с Ночкой к пруду. К нашему удивлению и ужасу, он не стреножил ее, а, спутав, привязал на длинную веревку. Искупавшись, мы быстро оделись и стали потихоньку выбираться из опасной для нас зоны. Ночка, тоненько заржав, побежала к нам и ткнула теплыми губами мою сестру в бок. Сельсоветиха подняла голову и заржала. Но не злобно, как это делала обычно, а нежно, призывно. Занятые кобылой и Ночкой, мы не обратили внимания на то, что со стороны Таловой ухали взрывы. И вдруг на низкой высоте над нами пронесся вражеский самолет. Мы замерли. Сестра толкнула меня и брата ближе к Ночке. Та, видимо, почувствовала опасность, не убежала, а доверчиво прижалась к нам. И тут Сельсоветиха рванулась и, разорвав веревку, оказалась возле нас. Мы не успели испугаться, только присели на корточки и закричали, закрыв глаза, когда послышалась пулеметная очередь. Стреляли по нас: пули зацвиркали в траве совсем рядом. Самолет улетел, а мы все сидели в оцепенении. И только стоявшая над нами Сельсоветиха тихо ржала, постанывая. Подбежавшие Карпович и наша мать вытащили нас из-под брюха кобылы. И тут мы увидели, что по боку Сельсоветихи текла кровь. Ее ранило пулей. Но кобыла терпела боль, стояла, пока нас не забрали. Она спасла нас. С тех пор мы подружились с Сельсоветихой. Каждый день приносили ей в сарай свежей травы. Ветеринар вылечил ее, запретив пока выводить. И, самой большой радостью для нас был день, когда Карпович повел Сельсоветиху к пруду. Мы втроем, держась друг за друга, сидели на ее спине. Лошадь ступала осторожно, изредка оглядываясь на Ночку, которая весело носилась вокруг нас.
|
|||